Ничего личного

На российских государственных телеканалах началась какая-то судорожная пропагандистская компания к юбилею Бориса Ельцина. Такое впечатление, что это месть Горбачеву, который свое восьмидесятилетие решил пышно отпраздновать за границей, в Лондоне. Обидел. Унизил. И на родине ему ответили Ельциным. Их борьба продолжается, и грозит перерасти в вечное противостояние. Один другого достает с Того света.

Я хоронил Ельцина. Прямыми включениями в эфир от Храма Христа Спасителя, где проходило прощание с первым президентом России. Коммуниста с сорокалетним стажем и безбожника отпевали в главном соборе страны.

Таких многозначных поворотов в жизни Бориса Николаевича было много. В бытность первым секретарем Свердловского обкома КПСС он отдает команду снести Ипатьевский дом. И он же через несколько десятилетий неожиданно приезжает с покаянной речью в Санкт-Петербург на похороны останков Николая Второго

Жизнь после смерти становится Судьбой. Но здесь не хватало чего-то еще для законченности образа. Точки Судьбы не хватало. Я искал. От предновогоднего "ухожу, и хочу попросить у вас прощенья" к началу девяностых. Когда все и начиналось. В том числе, противостояние с Горбачевым. Борьба двух политиков, личностей, двух стилей жизни. Поединок, изменивший историю страны и биографии ее граждан.

Принято считать, что все началось с опалы после Пленум ЦК КПСС, на котором тогда первый секретарь московского горкома резко критиковал стиль работы Генсека. Но для меня они сошлись позже. В дни шахтерских забастовок 89-го года.

На площадях несогласия в Кузбассе на фоне закатного солнца поднимались с асфальта ряды полуголых, черных от угля и жары людей. Они вскидывали руки и скандировали все более стройным хором:

- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!

По складам, выдавливали из себя чужеродное слово. Выплевывая вместе с ним многолетнюю терпеливость и забитость. Они поднялись и встали рядом.

- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!

Тогда на площадях звучали горбачевские лозунги перестройки. Они ждали своего лидера. Через несколько дней, когда стачка будет уже приостановлена, Горбачев назовет ее самым суровым испытанием для партии и перестройки.

А вскоре, на тех же площадях, начались политические митинги с антикоммунистическими лозунгами и требованиями отставки Горбачева. В Кремле, во время одного из съездов, я прорвался к нему с камерой и спросил: как же так? такие быстрые перемены? Я хотел понять.

Михаил Сергеевич начал убеждать, что все не так. Он получает письма от коллег из Кузбасса и знает, что на самом деле там поддерживают линию партии. И я перестал его слушать. Камера наматывала пленку, а я молчал в ужасе от своего открытия: глава государства не понимает что происходит в его стране.

А Ельцин приехал. На ту самую площадь в Междуреченске, где все начиналось. Она снова была забита под завязку, и людей больше всего интересовали взаимоотношения двух лидеров. Ельцин рубил воздух рукой:

- Это давно прошло - страх перед Горбачевым, ему подчиненность и так далее. Даже когда он звонит мне, а я в это время провожу какое-то совещание, то четко там передают: Борис Николаевич занят, он сейчас не может с Вами говорить. В этом тоже суверенитет и какой-то уровень России. Я на побегушках у вас никогда не буду, гражданин Горбачев.

У меня сохранилась и запись тогдашнего интервью с Ельциным.

- Ваша поездка похожа на необъявленную предвыборную кампанию.

- России нужен более смелый, решительный в действиях политик. Россия этого хотела. Я сейчас вижу по настроению людей, что этого народ хотел. Пожалуй, если срок выборов президента России не затянется надолго, то можно считать, что да, люди ближе узнают меня.

- А президент Союза?

Последовала недолгая, но такая накатистая пауза.

- Я не претендую на президента Союза.

Горбачев приехал в Кузбасс позже. Во время следующей компании по выборам президента России. Отставной лидер тоже баллотировался, но не вызывал большого интереса избирателей и прессы. Мы с оператором поджидали его для интервью, других съемочных групп рядом не было .

- О, здравствуйте, - подошел Горбачев.- Я вас знаю.
- Я вас тоже.

Я не хотел его обидеть.

Ельцина хоронили на Новодевичьем кладбище. За гробом следовал длинный строй бывших и нынешних политиков. А той самой точки Судьбы все не было. Отзвучали прощальные речи, прогремел артиллерийский салют. И над могилой зазвучал государственный гимн новой России. На старую музыку Александрова.

Над могилой Ельцина гремел гимн Советского Союза!..

Ну, вот и она - точка Судьбы.

Через несколько лет оказалось, что это было все еще многоточие.

Они родились друг за другом, с разницей в месяц. Почти 20 лет прожили в открытом соперничестве, по разные стороны политических баррикад.

И накануне своего восьмидесятилетия сошлись снова. По разные стороны.

Ничего личного - такая судьба.

На российских государственных телеканалах началась какая-то судорожная пропагандистская компания к юбилею Бориса Ельцина. Такое впечатление, что это месть Горбачеву, который свое восьмидесятилетие решил пышно отпраздновать за границей, в Лондоне. Обидел. Унизил. И на родине ему ответили Ельциным. Их борьба продолжается, и грозит перерасти в вечное противостояние. Один другого достает с Того света.

Я хоронил Ельцина. Прямыми включениями в эфир от Храма Христа Спасителя, где проходило прощание с первым президентом России. Коммуниста с сорокалетним стажем и безбожника отпевали в главном соборе страны.

Таких многозначных поворотов в жизни Бориса Николаевича было много. В бытность первым секретарем Свердловского обкома КПСС он отдает команду снести Ипатьевский дом. И он же через несколько десятилетий неожиданно приезжает с покаянной речью в Санкт-Петербург на похороны останков Николая Второго

Жизнь после смерти становится Судьбой. Но здесь не хватало чего-то еще для законченности образа. Точки Судьбы не хватало. Я искал. От предновогоднего "ухожу, и хочу попросить у вас прощенья" к началу девяностых. Когда все и начиналось. В том числе, противостояние с Горбачевым. Борьба двух политиков, личностей, двух стилей жизни. Поединок, изменивший историю страны и биографии ее граждан.

Принято считать, что все началось с опалы после Пленум ЦК КПСС, на котором тогда первый секретарь московского горкома резко критиковал стиль работы Генсека. Но для меня они сошлись позже. В дни шахтерских забастовок 89-го года.

На площадях несогласия в Кузбассе на фоне закатного солнца поднимались с асфальта ряды полуголых, черных от угля и жары людей. Они вскидывали руки и скандировали все более стройным хором:

- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!

По складам, выдавливали из себя чужеродное слово. Выплевывая вместе с ним многолетнюю терпеливость и забитость. Они поднялись и встали рядом.

- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!

Тогда на площадях звучали горбачевские лозунги перестройки. Они ждали своего лидера. Через несколько дней, когда стачка будет уже приостановлена, Горбачев назовет ее самым суровым испытанием для партии и перестройки.

А вскоре, на тех же площадях, начались политические митинги с антикоммунистическими лозунгами и требованиями отставки Горбачева. В Кремле, во время одного из съездов, я прорвался к нему с камерой и спросил: как же так? такие быстрые перемены? Я хотел понять.

Михаил Сергеевич начал убеждать, что все не так. Он получает письма от коллег из Кузбасса и знает, что на самом деле там поддерживают линию партии. И я перестал его слушать. Камера наматывала пленку, а я молчал в ужасе от своего открытия: глава государства не понимает что происходит в его стране.

А Ельцин приехал. На ту самую площадь в Междуреченске, где все начиналось. Она снова была забита под завязку, и людей больше всего интересовали взаимоотношения двух лидеров. Ельцин рубил воздух рукой:

- Это давно прошло - страх перед Горбачевым, ему подчиненность и так далее. Даже когда он звонит мне, а я в это время провожу какое-то совещание, то четко там передают: Борис Николаевич занят, он сейчас не может с Вами говорить. В этом тоже суверенитет и какой-то уровень России. Я на побегушках у вас никогда не буду, гражданин Горбачев.

У меня сохранилась и запись тогдашнего интервью с Ельциным.

- Ваша поездка похожа на необъявленную предвыборную кампанию.

- России нужен более смелый, решительный в действиях политик. Россия этого хотела. Я сейчас вижу по настроению людей, что этого народ хотел. Пожалуй, если срок выборов президента России не затянется надолго, то можно считать, что да, люди ближе узнают меня.

- А президент Союза?

Последовала недолгая, но такая накатистая пауза.

- Я не претендую на президента Союза.

Горбачев приехал в Кузбасс позже. Во время следующей компании по выборам президента России. Отставной лидер тоже баллотировался, но не вызывал большого интереса избирателей и прессы. Мы с оператором поджидали его для интервью, других съемочных групп рядом не было .

- О, здравствуйте, - подошел Горбачев.- Я вас знаю.
- Я вас тоже.

Я не хотел его обидеть.

Ельцина хоронили на Новодевичьем кладбище. За гробом следовал длинный строй бывших и нынешних политиков. А той самой точки Судьбы все не было. Отзвучали прощальные речи, прогремел артиллерийский салют. И над могилой зазвучал государственный гимн новой России. На старую музыку Александрова.

Над могилой Ельцина гремел гимн Советского Союза!..

Ну, вот и она - точка Судьбы.

Через несколько лет оказалось, что это было все еще многоточие.

Они родились друг за другом, с разницей в месяц. Почти 20 лет прожили в открытом соперничестве, по разные стороны политических баррикад.

И накануне своего восьмидесятилетия сошлись снова. По разные стороны.

Ничего личного - такая судьба.